«Я не хочу забывать этот опыт». Первое интервью Аллы Шарко после СИЗО

День рождения

Я была уверена, что буду встречать день рождения в СИЗО. Честно говоря, ещё раньше перед каждым своим днём рождения у меня было желание спрятаться, чтобы про меня забыли в этот день. Но в начале августа я получила письмо от незнакомой женщины. Она написала, что у неё день рождения 23 августа и что мой – 24-го, спросила, какое у меня настроение, буду ли отмечать праздник.

В СИЗО ты живёшь одним днём и не строишь планов даже на вечер. Потому что там от тебя практически ничего не зависит, ты даже не можешь запланировать, будешь ли ты писать сегодня письмо или читать книгу. Все планы «там» очень быстро меняются.

Поэтому я даже не думала про свой день рождения. Но тут что-то щёлкнуло внутри: а почему бы и не отпраздновать. Мы создаём себе настроение сами. И кроме нас, никто его в СИЗО хорошим не сделает. Нужно искать позитив во всём, где только можно. Это помогает держаться. Пусть это игра, но она помогает на самом деле. Даже если тебе фигово, необходимо улыбаться. Так я решила, что устрою праздник – для соседок в камере, для себя.

Я попросила мужа, чтобы он передал всем, что меня можно поздравлять. И так получилось, что меня освободили. Я лишь представляю, какой поток писем и бандеролей идёт в СИЗО и каким добрым словом меня вспоминают там сотрудники.

Я хочу сказать огромное спасибо всем и каждому, кто пишет письма, телеграммы, открытки, отправляет посылки, делает денежные переводы в СИЗО! Это очень ценная и важная поддержка. Я догадывалась, что у нас в стране такие прекрасные люди. Но когда ты держишь в руках физическое подтверждение этому, десятки писем – невероятное чувство. Это огромный поток любви, тепла.

Письма в СИЗО

Я написала 812 писем, но если считать ещё и письма детям, то цифра будет больше.

Получила 40 посылок, из них 21 – от незнакомых людей. Кроме того, у меня 640 писем, телеграмм, открыток. Все они – моя драгоценность. Я их положила в отдельную сумку, когда выходила. Но на самом деле это далеко не все письма, которые мне писали. Многие не дошли – как от родственников, так и незнакомых людей.

Был случай, когда незнакомая девушка написала мне письмо – на нём было указано «№ 11». Я представить не могу, как человек писал до этого десять писем – без ответа, в никуда. Но она написала мне 11-е – и оно прорвалось ко мне. Такие вещи трогают до глубины души.

Ещё случай был, когда девушка прислала мне тексты песен из нового альбома Земфиры. К каждой песне девушка добавила пояснения и комментарии. Это было ну очень большое письмо! Мне оставалось только представить, какая здесь могла бы быть музыка.

Другой человек прислал мне свои картины, нарисованные акварелью. Третий –  засушенные цветы липы, розы, веточки мяты и написал: «Это моя мама для вас засушила». В условиях, когда ты не видишь вообще никаких растений и цветов, это дорогого стоит.

А ещё в одном письме я получила 24 привета! Один конверт, а внутри – 24 человека. Удивительная история!

Мне было важно всё, что происходит по другую сторону: какие цветы и деревья цветут, какие запахи в городе, что в целом происходит. Даже то, что кто-то увидел весной первую бабочку, имело для меня значения. Это помогало мне хоть как-то поддерживать связь с реальным миром.

У меня есть полуобщая тетрадь, полностью заполненная. В ней одна графа – «Отправила письма», другая – «Получила письма». Ежедневно я записывала, что я получала и что отправляла. Фиксировала каждую телеграмму, посылку, денежный перевод. Обязательно всем отвечала и благодарила.

Своё первое письмо я смогла отправить 27 декабря, а первое письмо мне пришло 5 января. И это, по местной статистике, очень быстро. Потом было много пропусков, письма ходили плохо и нерегулярно. Следующее письмо пришло 17 января, потом 20-го… Я писала каждый день.

Фотографии я получала заказными письмами. Но такие письма иногда приходили позже, чем обычные. Люди присылали снимки речки около своего дома, цветущую липу, репродукции картин. Были фотографии с выставок картин: люди сходят туда, сфотографируют что-то и присылают мне.

Писем из-за границы дошло немного, около десяти. Примерно четыре письма пришли через онлайн-сервис письмо.бел, и это было до весны. Открытки без конвертов – особенно в последнее время – доходили очень редко. Потому, если кто-то отправляет в СИЗО открытки, их лучше вкладывать в конверты – может, так будет больше шансов, что они дойдут.

Но за всё это время я так и не смогла вывести какую-то закономерность, почему и когда что-то доходит, а что-то нет. Абсолютно непредсказуемый процесс и очень индивидуальный.

Интересно, что эта моя тетрадь со «статистикой писем» как раз закончилась, когда нас выпустили (19 августа. – Прим. ред.). Но тогда я ещё даже не предполагала, что буду на свободе, и собиралась начать новую тетрадь в пятницу (20 августа. – Прим. ред.).       

Камера

Весь период заключения я была в одной и той же камере. Мне повезло. За эти восемь месяцев у меня появились восемь друзей, которые больше чем друзья. И ещё несколько человек, которых я считаю хорошими знакомыми и с которыми мне приятно будет встретиться.

Нас было в основном восемь человек на 15 метров квадратных. Грубо говоря, твоё пространство – это полтора метра.

В камере сменяемость была. Некоторые люди задерживались на неделю, некоторые – на месяц. Но чаще всего в камере находились восемь человек.  

В первый же день в СИЗО в камере я увидела Катю Борисевич. Мы очень обрадовались друг другу! Потом чуть позже к нам «забросили» на время судебного процесса Катю Андрееву (Бахвалову). Мы все обнимались! И я тогда даже пошутила, что можем провести медиаток (Алла – инициатор и модератор тематических медиатоков, которые регулярно проходили в Пресс-клубе. – Прим. ред.).

Со мной в камере также сидела Ольга Филатченкова – преподаватель Белорусского государственного университета информатики и радиоэлектроники. Ей присудили 2,5 года колонии, она сейчас находится в гомельском СИЗО.

Когда я уходила, в камере моими соседками были Даша Данилова, которая задержана по «делу T*T.by», Надя Калач – вокалистка группы Irdorath, Оксана Пашкевич – обвиняемая по «сахарному делу».

Но за всё время в камере были разные люди по самым разным статьям. Не могу сказать, что со всеми было приятно общаться и находиться вместе. Но судьба сделала так, что в такие моменты в камере рядом всегда находился человек, с которым можно было обняться, который мог поддержать взглядом, добрым словом. Тогда я понимала, что я не в полном одиночестве в обществе чужих людей.

Однако, как бы ни было сложно, важно показывать человеку, что ты его уважаешь. Для многих такое отношение непривычно. Они смотрят на твоё поведение – и сами немного меняются.

В камере невозможно побыть одной. Ни минуты. Ни секунды. Никогда. И даже когда ты в туалете – потому что он в общей комнате.

Восемь месяцев я была пассивным курильщиком. Шесть человек в камере курили. Особо тяжко было зимой, когда из-за сильных морозов окошко только чуть-чуть приоткрывали. Повезло хотя бы в том, что девушки следовали установленным правилам. Мы договорились, что курить можно только через каждые два часа. По ночам никто не курил. В других камерах, знаю, было совсем иначе.

Тяжело без дневного света. Многие мне писали: «Алла, какие у тебя яркие рисунки!» А я рисовала их при тусклом искусственном свете, все цвета казались приглушёнными, я старалась хоть как-то сделать рисунки поярче. Это как у Сергея Довлатова: «Все натюрморты из тюрьмы, они с таким андалузским светом». Вот такой секрет тюремной живописи.

К слову, самая первая книга, которую мне довелось прочесть в СИЗО, – это книга психотерапевта Курпатова «Убить иллюзии». Книга с таким говорящим названием и штамп на ней – «Библиотека СИЗО». Я тогда написала про эту книгу мужу, перерисовала обложку, а цензор стёр слово «Убить» на этом моём рисунке. Нарочно не придумаешь.   

В тюрьме я прочла много книг. У меня пять полуобщих тетрадей – мои литературные дневники. Я выписывала разные важные для меня цитаты и целые фрагменты. В какой-то момент поняла, что хорошие книги не всегда есть, что я не знаю, где буду завтра, что некоторые вещи в этих дневниках хочу просто перечитывать – уходить «туда» и отвлекаться от окружающего.

Книги и рисование были моей возможностью хоть на какое-то время уйти в другой мир, сбежать из этого общего пространства, где нет твоего личного.

Первые дни на свободе

Сегодня (интервью записано 23 августа. – Прим.ред.) я отправила несколько писем своим друзьям в СИЗО – на «Володарку» и в Гомель. Было так непривычно, потому что свой адрес последние восемь месяцев я писала в другой графе.

Да, я вышла, но сколько хороших людей ещё «там».

До того, как попала в СИЗО, я не отправляла никому писем. Боялась написать не то. Не знала, про что говорить. Но в тюрьме мне многие писали, что не знали, с чего начать. И я узнавала себя. Как радостно, что эти люди перебороли своё стеснение и всё-таки написали мне.

Теперь и я понимаю, что писать и как писать заключённым. Нужно писать всё подряд. Главное – писать. 

В первое время на свободе сложно находиться на улице. Глаза очень отвыкли от дневного яркого света. Даже дома я ходила в солнечных очках. И не с первого раза смогла посмотреть на голубое небо. На небо без нескольких слоёв решётки, сетки и колючей проволоки. У меня был шок, когда сейчас увидела зелёные деревья. В СИЗО этого не было. Только в окнах, когда тебя ведут по коридорам, можно было заметить какие-то зелёные очертания и понять, что на улице лето. Но это как в другой реальности. В твоей голове – 22 декабря (день, когда задержали Аллу. – Прим. ред.), несмотря на то, что на улице тепло.

В СИЗО очень не хватало воздуха, движения. И когда мы с соседками в камере мечтали, кто что сделает после освобождения, я говорила: «Уеду куда-нибудь за МКАД, выйду на каком-нибудь поле и буду долго-долго идти вперёд, смотреть на землю, на небо, по сторонам, буду дышать полной грудью». И что в итоге? Меня хватило на 15 минут ходьбы по парку в Минске. Это было физически тяжело. Несмотря на то, что в тюрьме я каждый день выполняла физические упражнения, выходила на все прогулки, танцевала. Тело всё равно отвыкло. Я задыхалась от большого количества кислорода.

Я научилась останавливаться, заглядывать в себя. В СИЗО и после него ты понимаешь, что на самом деле самое главное – твои родные, близкие, твои друзья. Нельзя откладывать время быть вместе. Ты никогда не знаешь, что будет завтра.

Это был очень тяжёлый период в моей жизни. Это на самом деле адовое время, не только для того, кто сидит, но и для тех, кто ждёт. Мы как-то справились с этим. По-прежнему уже не будет, будет по-новому. Но забывать этот опыт я не хочу.

Я ещё не пришла в себя после освобождения. Пока не готова выходить на полноценную связь, в социальные сети, долго и много общаться со всеми. После длительного отсутствия личного пространства мне необходимо какое-то время, чтобы побыть одной, восстановиться. Верю, что это состояние скоро пройдёт. Через это интервью я хочу поблагодарить всех! Всех знакомых и незнакомых людей за их внимание, за поддержку! Огромное спасибо, что вы рядом.

Пресс-клуб

При перепечатке материала активная ссылка на первоисточник обязательна

---

Ещё по теме:

«Буду смотреть на белый свет, которого не видела восемь месяцев». Первое интервью с Юлией Слуцкой после освобождения

«Наша Ніва» после разгрома: заложники, релокация, новый старт

«А як жа я без „Новага часу»?»: как живёт газета, которая печаталась в Беларуси до последнего 

---