Медиаэксперт Игорь Куляс (Украина) специально для нас перевел свою статью о битве с цензурой.
Итак, каковы эти способы?
В каждом ньюзруме, в каждой информационной редакции обитает вроде бы маленький (это если по своему рангу и званию в большом медийном мире), но очень гордый человек, который называется репортёр. На самом деле, это главный человек в информационной журналистике, потому что именно он едет на событие, общается там с людьми, ищет информацию и приносит её в редакцию. Без него не могут существовать выпуски и ленты новостей, информационно-аналитические и расследовательские программы и статьи. Просто потому что не о чем будет рассказывать и не о чем рассуждать, если репортёры не соберут факты и мнения компетентных людей по поводу этих фактов. Репортёр ищет новости, но увы не он решает, выдавать ли их в эфир на телевидении и радио, публиковать ли в газете или в интернет-издании. Потому что над репортёром всегда есть человек «побольше», который называется редактор.
Редактор выступает своеобразным «покупателем» работы многих репортёров, он-то и решает, берёт ли в выпуск, на ленту или в печать каждый материал или не берёт. И даже больше того: все ли факты и мнения, которые есть в этом материале, пойдут в выпуск. При этом и редактор чаще всего далеко не всегда свободен в каждом таком своём выборе, потому что ему может высказывать свои «особые пожелания» или даже отдавать прямые приказы ещё более «крупный» человек.
Его зовут менеджер. Он стоит во главе телекомпании/радиостанции/газеты/интернет-издания. Вот уж, казалось бы, кому все карты в руки. Он-то нанимает и редактора, и репортёров, а значит, имеет все рычаги влияния на них. Но и он – не последнее звено в иерархии медийного мира.
Потому что над ним есть «ну очень крупный» человек, которого называют собственником медиа. «Владелец заводов, газет, пароходов». Он нанимает в своё издание менеджера и потому имеет все возможности требовать от того, чтобы в издании была только «правильная» (с точки зрения самого собственника, конечно) информация. Но даже и собственник медиа не является «вершиной пищевой цепочки».
Потому что над ним есть ещё что-то гораздо большее и очень сильное. И это большее и очень сильное – власть. Которая всегда стремится к тому, чтобы как-то контролировать информационные потоки.
Возникает вопрос. Кто из всех перечисленных может быть цензором? Ответ: все!
И власть, которая всегда хочет, чтобы о ней рассказывали, как о мёртвых, либо хорошо, либо ничего. И собственник, который всегда вынужден ублажать текущую власть или наоборот текущую оппозицию, которая завтра может прийти к власти. Плюс собственник имеет и свои сугубо бизнесовые интересы, а значит, не вся информация является для него выгодной. И менеджер, который целиком зависит от собственника, и редактор, зависимый от менеджера, и уж тем более репортёр, зависимый от них всех. В итоге именно репортёр может быть самым строгим цензором, потому что самоцензура, имеющая своей основой страх, почти всегда превосходит любую цензуру «свыше».
Я описал тут, конечно же, далёкий от идеала мир. Но мы с вами живём именно в таком мире. Украина – в меньшей степени, Беларусь – в большей.
В Украине цензура – многоуровнева, но фрагментарна, каждое масс-медиа, принадлежащее своему олигарху, цензурируется в его интересах и интересах той политической силы, которую он поддерживает и которая «крышует» его бизнесы. В сумме получается эдакий «плюрализм» разных подцензурных вариантов действительности.
В Беларуси цензура системна, поскольку львиная доля медиарынка принадлежит государству, которое этот рынок жёстко контролирует.
Предлагаемые в этой статье 35 способов преодоления цензуры – это большой коллективный опыт новейшей украинской журналистики.
Большая часть этих способов родились и были успешно использованы в те времена, когда цензура в нашей стране, как и ныне в Беларуси, была системна и почти тотальна – это первая половина «нулевых», время правления «позднего» Кучмы. Когда во все редакции каждый день Администрация президента рассылала «темники» — документы, в которых было расписано, какие темы дня, факты дня и чьи по их поводу комментарии давать, а какие не давать. И хоть писалось там обтекаемо – «тема важная и актуальная» (что означало, что публикация этой новости является обязательной) или наоборот «коментарий к теме отсутствует» (что означало, что публикация этой новости запрещена), — на самом деле это были не рекомендации, а директивные приказы, которые менеджеры и редактора почти всех крупных и влиятельных масс-медиа выполняли беспрекословно вплоть до журналистской революции в конце 2004-го года. И тем не менее, благодаря перечисленным ниже способам нет-нет да и удавалось журналистам доносить до аудитории подцензурную информацию.
Прежде, чем описать эти способы, хочу сделать несколько оговорок-предостережений разной важности.
Во-первых, большинство этих способов сами по себе всё равно связаны с сознательным нарушением тех или иных стандартов информационной журналистики. Их применение на практике может быть оправдано только тем, что всё равно лучше дать пусть неполную, общипанную и некачественную информацию о важной для общества теме, чем не дать никакой информации о ней вообще.
Во-вторых, плохим журналистам свойственно иногда путать цензуру с совершенно справедливыми требованиями редактора. Когда редактор требует от вас исправлений нарушенных в вашем материале стандартов – это как раз не цензура, а наоборот – приведение материала в качественный вид. Было бы неправильным в такой ситуации бороться с редактором при помощи любого из 35-ти способов. Всё-таки цензура, — это когда от вас наоборот требуют грубого нарушения стандарта полноты информации (запрещая подавать важные факты) или баланса мнений (запрещая подавать мнения какой-то из сторон конфликта). Или наоборот, когда в ваш материал навязывают непроверенные, а то и откровенно неправдивые факты или же мнения, которые нельзя подавать без слова в ответ (а дать это слово вам запрещают), когда вас заставляют вставлять в материал собственные субъективные оценки и выводы и так далее.
Поэтому не путайте профессиональные требования с требованиями цензуры.
В-третьих, и это очень важно. Когда вы на своём (репортёрском или редакторском) уровне боретесь с цензурой, обязательно очень тщательно и реалистично оценивайте свои персональные риски в каждом конкретном случае. Потому что ничего хорошего не будет, если ценой публикации какой-то информации станет ваше увольнение, ваша свобода или тем более ваши здоровье и жизнь. Потому что мы живём в очень жестоком мире, где журналистов запросто увольняют, бросают в тюрьмы, избивают и даже убивают за выполнение их профессиональной миссии по информированию общества. По этому поводу я давно говорю журналистам на своих тренингах, что безработный, заключённый или мёртвый журналист – это плохой журналист. Журналисты должны жить и работать!
В-четвёртых, и это не менее важно, чем в-третьих. Очень часто ваш ближайший цензор (то есть редактор для репортёра и менеджер для редактора) является вполне нормальным и профессиональным человеком. Более того, — это может быть довольно близкий вам человек: ваш коллега, ваш соратник и даже друг. Чаще всего он не по своей воле исполняет относительно вас ненавистную функцию цензора. Над ним всегда есть более мощная сила, которая его самого может загонять в совершенно безвыходную ситуацию. Поэтому даже имея этот большой набор «относительно законных методов» по преодолению цензуры, умейте также в каждом конкретном случае правильно оценивать мотивацию вашего непосредственного цензора. Ведь одно дело, когда он мотивирован собственной самоцензурой (которая, напомню, всегда «работает с запасом»), а совсем другое – когда ему к виску приставили дуло пистолета.
Вот помня об этих всех предостережениях, читайте полный список 35-ти способов преодоления цензуры. Все они реально проверены на практике, многие – по многу раз и разными журналистами, и все они достаточно действенны, какими бы примитивными и смешными отдельные из них вам не показались.
Ваша задача максимально усыпить бдительность вашего цензора. Вопреки профессиональной логике, прячьте подцензурную информацию в конец текста, в конец выпуска. В большинстве случаев цензор наиболее внимательно как раз смотрит на начало текста, на начало вёрстки выпуска. В Украине бывали случаи, когда совершенно «непроходную» новость удавалось подать в эфир вообще после прогноза погоды, коим традиционно выпуски новостей заканчивались.
Если подцензурный факт или тем более мнение подаются эмоционально и ярко, — шансы, что цензор их не заметит, равны нулю. Попробуйте их подать наоборот максимально сухо и безэмоционально. Из синхронов выбирайте не яркие и эмоциональные, а наоборот многословные, сухие и скучные. Тогда появляются шансы, что цензор не обратит на них внимания и пропустит.
Завалите цензора большим объёмом второстепенной и малосодержательной информации, чтобы он утонул в этом «информационном море» и не заметил того главного, что вы хотите донести до своей аудитории.
Это совершенно намеренное максимальное усложнение текста, сознательное грубое нарушение стандарта доступности подачи информации. В надежде на то, что цензор запутается и пропустит подцензурный факт. (А сам термин «газотранспортный консорциум» — это наш украинский журналистский мэм тех лет, потому что о нём постоянно говорили тогда все новости, но никто толком не понимал, что это означает).
Пока цензор читает ваш текст, отвлекайте его анекдотами, рассказами о том, что было на событии, о чём угодно, лишь бы ослабить его внимание к тексту.
Никакого криминала! Это просто способ, который иногда требует отдельного сценария и помощи коллег, когда вы вместе создаёте ситуацию, в которой цензор просто физически не успевает вычитать «опасный» текст, потому что ему приходится решать другие вполне срочные вопросы. А дальше этот текст, без вычитки цензором, идёт на монтаж и в эфир. И цензура обойдена, и у цензора будет отмазка перед «вышестоящими» цензорами. Очень удобный способ, но требует дополнительных усилий и солидарности коллег.
Конечно, законы журналистики требуют, чтобы мы называли вещи своими именами. Но иногда размыв какое-то понятие и – соответственно – смягчив жёсткий подцензурный факт, мы можем договориться с цензором о публикации этого факта в «смягчённом» виде. Так, например, когда в Украине начался «кассетный скандал», между журналистами и менеджерами достаточно быстро был найден компромиссный вариант озвучивания упоминаний о компрометирующих аудиозаписях, сделанных в кабинете президента Кучмы. Этот компромисс выражался в использовании «размывающих» словосочетаний «будто бы» и «вроде бы». И уже цензоры разрешали говорить о «диктофонных записях, вроде бы сделанных майором Мельниченко в кабинете президента с голосами будто бы Кучмы и его ближайшего окружения». И ещё один пример. Нам было хорошо известно, что Леонид Кучма очень болезненно воспринимал любую критику персонально в свой адрес. Поэтому часто такую критическую новость всё-таки удавалось выпустить в эфир, просто заменяя «президент Кучма» на слово «власть». Обратите внимание, что поиск такой «правильной» лексики и переговоры с цензором о возможной «проходимости» разных вариантов можно вести постоянно по поводу любых подцензурных «долгоиграющих» тем, важных для общества.
Как это ни странно, но иногда единственным способом подать информацию о каком-то событии, факте или обвинении является их опровержение власть имущими. Представители власти, например, могут быть не уверены в том, что какие-то обвинения в их адрес удастся надёжно «зажать» при помощи цензуры, и сами публично их опровергают. А бывает и так, что представитель власти, даже в условиях эффективного срабатывания цензуры, сам же на следующий день проговаривается об этой неприятной для него информации, опровергая её. И тогда сама первичная информация может получить жизнь именно в форме этого опровержения: «На брифинге министр внутренних дел Юрий Смирнов также опроверг обвинения оппозиции в фабрикации улик и в выбивании следователями признаний из случайных людей по делу об убийстве журналиста Игоря Александрова». При том, что сами обвинения, прозвучавшие с парламентской трибуны накануне, цензура в эфиры каналов не пропустила.
Очень часто чиновники и политики говорят «правильные» с их точки зрения вещи так, что собственно из самого синхрона видно, что они врут, или видно их настоящее отношение к чему-то/кому-то. Случаются и совершенно «фрейдовские» оговорки. Так, например, экс-президент Янукович в 2010-м во Львове назвал жителей нелюбимого им западного города «геноцидом нации» (вместо слова «генофонд», прописанного спичрайтерами), а в другом своём выступлении в Одессе поэтессу Анну Ахматову назвал Ахметовой (Ахметов – на то время был ближайшим к самому Януковичу олигархом). Президент Кучма говорил, например, такое: «Я – президент, глава государства, и не должен заниматься множеством вопросов, которыми приходится заниматься. Экономикой в том числе». Накануне войны с Грузией российский президент Путин сказал, что «Грузия добровольно вошла в состав Российской Федерации» (вместо «царской России»). Ну и у беларусского президента Лукашенко случаются знаковые оговорки. Чего только стоит знаменитое «наш народ будет жить плохо, но недолго»!
Иногда даже нам, видавшим виды журналистам, бывает сложно себе представить, насколько же противоречивы эти люди – наши политики и чиновники! Поскольку им приходится очень много публично врать, они порою сами запутываются в своей лжи, что даёт журналистам возможность показывать неправдивость политика или чиновника, снабжая его сегодняшнее заявление «невинным» бекграундом: «напомним, тогда-то он сказал…». Кроме того, мы можем давать «правильное» заявление политика или чиновника и показывать картинку, которая противоречит этому его заявлению. Кстати, картинка – это очень мощное оружие в противостоянии цензуре уже хотя бы потому, что, как правило, цензоры больше внимания уделяют тексту, забывая или не имея достаточно времени на просмотр картинки.
Продолжая тему картинки, есть и довольно абсурдный, но достаточно действенный способ с её помощью донести до аудитории какую-то запрещённую цензурой информацию. Для этого на утверждённый цензором текст можно «по ошибке» наложить совершенно другую «говорящую» картинку и выдать её в эфир. Текст будет об одном, картинка о другом, но информацию зрители получат.
Это любые источники информации, к авторитету которых мы можем апеллировать, убеждая цензора дать опубликовать такую инфу. При этом не жалеть для цензора пафоса. Так, например, у нас в Украине во времена того же «позднего» Кучмы вполне удавалось публиковать «нелояльную» информацию с апелляцией к авторитету информационного агентства «Интерфакс-Украина»: «Да как же мы можем этого не дать, ведь это «Интерфакс» даёт, все конкуренты опубликуют это». А «Интерфаксом» в те годы руководил пресс-секретарь Кучмы Александр Мартыненко.
Если вы видите, что найденная вами эксклюзивная информация не имеет ни малейших шансов преодолеть цензуру в вашем родном издании, лучше уж пожертвовать эксклюзивом, да и авторством, и отдать её тем медиа, которые смогут её опубликовать. Так, например, когда в 2000-м году украинские военные попали ракетой в жилой многоквартирный дом под Киевом, власть сразу же начала озвучивать версию о взрыве самодельного взрывного устройства как покушения на бизнесмена, жившего в этом доме. Оператор «Нового канала» сумел пробраться через милицейское оцепление в дом, замаскировавшись под эмчаэсника, и снял несколько планов, из которых было видно, что внутри дома через все 9-ть этажей образовалась вертикальная шахта, что полностью подтверждало «ракетную» версию. Минобороны и МВД начали активно давить на руководство нашего канала и была опасность, что цензура победит. Тогда я поделился этим видео с нашими главными конкурентами – каналом «Студия 1+1». Мне все равно удалось выдать эти кадры в эфир и озвучить «ракетную» версию, но если бы этого не случилось, это бы вышло в эфире наших коллег. Иногда лучше, чтобы вашу «непроходную» информацию дали коллеги, зато потом и вы сможете говорить о ней (цензуре некуда будет деваться), чем эта информация для широкой аудитории умрёт не родившись. И тема будет похоронена цензурой.
Как я уже говорил, ближайший к вам цензор это, как правило, ваш коллега. Это значит, что мы можем высказать ему множество эмоциональных аргументов: «Ты же тоже журналист! Как ты можешь?! Кто тебя после этого будет уважать?!» и так далее. Кстати, этот способ всегда был самым действенным для моих подчинённых, когда я руководил разными редакциями и «по должности» в каких-то ситуациях вынужден был играть роль цензора поневоле под давлением свыше.
Это чрезвычайно эффективный способ преодоления цензуры. Мы говорим цензору: «Ну хорошо, вот этого давать не будем, но взамен уж давай дадим вот это». Этот «взаимозачёт» может быть долгосрочной стратегией, когда мы вспоминаем цензору, что он запретил давать вчера, а что – две недели назад. И требуем от него «компенсации» сегодня. Благодаря этому в эфир идёт всё новая и новая «нелояльная» информация. У меня этот способ очень хорошо работал, когда я был шеф-редактором большого общенационального телеканала, а моим ближайшим цензором был топ-менеджер, очень сильный до того украинский журналист Александр Ткаченко.
Намекать на неправдивость навязанной цензурой новости можно не только словами, но и жестами, мимикой, интонацией. Этим приёмом у нас очень удачно пользовались во времена самой «чёрной» кучмовской цензуры ведущие новостей на одном из крупнейших украинских телеканалов «Студия 1+1», когда давали навязанную «темниками» информацию в эфир. Но, кстати, язык жестов бывает и вполне вербальным. Во времена Оранжевой революции, 25 ноября 2004 года в выпуске новостей на государственном «Первом национальном» телеканале сурдопереводчица Наталия Дмитрук проигнорировала слова основной ведущей, которая говорила, что окончательный подсчёт голосов во втором туре президентских выборов показал победу Виктора Януковича, и на языке глухонемых сказала: «Результаты Центризбиркома сфальсифицированы. Не верьте им! Наш президент – Виктор Ющенко. Мне жаль, что мне до сих пор приходилось переводить вам неправду. Больше я так делать не буду. Не знаю, увидимся ли». Этот поступок Наталии стал толчком к массовой забастовке журналистов госкомпании. Результатом этой забастовки стала полная победа над цензурой. Дальше новости «Первого национального» рассказывали о реальных событиях на Майдане и в Верховном Суде, который позже признал второй тур выборов сфальсифицированным.
Эту историю рассказал бывший репортёр и выпускающий редактор «Студии 1+1» Игорь Скляревский (кстати, один из журналистов, которые уволились с канала в 2004-м в знак протеста против цензуры). На канале в те времена было запрещено использовать в эфире слово «олигарх» (это было такое удивительное «пожелание» одного из собственников канала). В сюжете Скляревского об избиении народного депутата Головатого сам депутат говорил: «Уеду из Украины! Не хочу с этими олигархами жить». Шеф-редактор сказал, что синхрон нужно выбросить из сюжета, потому что в нём это «запрещённое» слово «олигарх». Тогда Скляревский «запикал» это слово. В результате получилось даже интереснее: «Уеду из Украины! Не хочу с этими – би-и-ип! – жить».
Тут без изысков. Просто игра в дурачка. Вы – с самым невинным видом – даёте цензору, а лучше в эфир, в печать совершенно подцензурную инфу или же синхрон запрещённого цензурой политика, а потом говорите цензору: «Так а шо такое? Тут же всё ОК». Ну, это, конечно, если у вас есть хоть какие-то актерские способности. И если у вас нет в редакции имиджа высоколобого интеллектуала. Способ расчитан только на самого близкого цензора, к тому же такого, который к вам относится хоть с малейшей симпатией, то есть поверит вам или же простит вам эту маленькую ложь.
Болезнь, столь популярная в сериалах 80-90-х, очень выручала нас на полях битв с нашей украинской цензурой. В отдельных – не принципиальных, конечно, — случаях всегда хорошо срабатывало такое. «Ну ты ж там вот то давай, а то не давай» — говорит цензор. «Хорошо» — говоришь ты, а потом даёшь то, что «не давай», или наоборот не даёшь то, что «давай». А потом: «Ну мы ж договорились!» — говорит цензор. «Точно, было, но извини, забыл» — говоришь ты. А оно уже пошло / или наоборот не пошло в эфир (то есть, уже ничего – во благо цензуры – не поделаешь. И как-бы никто ни в чём не виноват. Иногда для усиления драматического эффекта «внезапной амнезии» можно даже говорить цензору: «Так что ж ты мне не напомнил перед эфиром?!».
Тут вам нужно убедить цензора в том, что вы приложили все возможные усилия, но поскольку «не получилось», — то и вопросов к вам будет меньше. Ну, например, цензор обязал вас дополнить материал совершенно лишним, с точки зрения стандартов, комментарием. Просто технично сделайте так, что вам «так и не удалось» дозвониться до этого лишнего комментатора. Или, к примеру, не удалось вовремя довезти до эфира кассету с «заказухой» от администрации, кабмина, аппарата и так далее. Или, к примеру, монтировали-монтировали, да не вымонтировали, потому что злобный вирус поразил сервер. В этом способе всегда очень хорошо, когда вы – не один в поле воин, а вам помогают ваши коллеги-единомышленники.
Который иногда чётко покажет вашей аудитории, что эта новость «заказана» цензурой. Так, в случаях, когда на «Новом канале» мы бывали вынуждены таки давать какую-то «джинсовую» новость о президенте Кучме, следующей по вёрстке новостью мы обязательно ставили какую-то экзотическую дичь, к примеру, из бытия Туркменбаши Ниязова или «бацьки» Лукашенко. Контекст может сам по себе подталкивать аудиторию к довольно чётким и однозначным выводам. Так в своё время в новостях одного из американских телеканалов журналист держал в руках несколько листочков бумаги и говорил: «Вот эти несколько страниц текста – это программа федерального правительства по преодолению бедности, проблемы, которую Америка не может решить столетиями». Наверняка многие зрители сделали для себя вывод, что такую проблему, конечно же, несколькими страничками бумаги уж точно не решить, а значит, правительство просто «втирает очки».
Очень эффективный приём для нивелирования рвения цензора. Мы сразу же ставим, к примеру, четыре-пять-шесть больших и развесистых, совершенно «правильных» синхронов представителей и «адвокатов» власти, а дальше – один махонький, но ключевой синхрон представителя оппозиции.
Иногда единственный способ донести до аудитории важную мысль политика, само имя которого цензурой запрещено упоминать всуе, это подать его мысль без ссылки на её автора. Или со ссылкой на абстрактных «представителей оппозиции» или «экспертов». Да, это полный абсурд и полное нарушение стандартов достоверности информации и отделения мнений от фактов, но в иной ситуации даже это – лучше, чем ничего.
Иногда единственным способом подать позицию и аргументы одной из сторон конфликта (запрещённой к упоминанию цензурой), это изложить её в комментарии «третейского судьи», то есть эксперта. Это очень эффективный способ именно для тех редакций, где существуют «чёрные списки» неупоминаемых политиков. У нас в Украине такая практика «экспертного озвучивания» была достаточно распространена в те же годы тотальной цензуры, поскольку в большинстве редакций было наложено абсолютное табу на само даже упоминание имени оппозиционного лидера Виктора Ющенко. Табу было настолько жёстким, что, к примеру, когда на одном из городских каналов Мариуполя очень коротко помянули, что в город приехал с агитационной поездкой кандидат в президенты Ющенко, сразу же после эфира собственник канала уволил всё руководство канала и ньюзрума.
Это вопрос к цензору в другой ситуации, когда он пытается в ваш материал навязать какую-то явно неправдивую информацию или же субъективное мнение. Требуйте от цензора чёткой ссылки на источник такой инфы или на автора такого мнения. «Я не поставлю это в свой материал, пока ты мне не дашь конкретной ссылки». И тут уж нужно упирать на то, что единственное, что имеет журналист, — это его честное имя. Поэтому убеждая цензора, постоянно тыкайте его носом в то простое обстоятельство, что из-за его вмешательства в материал пострадаете именно вы, автор материала, под которым будет стоять ваше имя, а в стендапе будет ваше лицо. Потому что зрители перестанут вам доверять.
Реальный псевдоним, которым одна из журналисток большого телеканала ICTV, принадлежащего зятю Кучмы, подписывала свои сюжеты, навязанные ей цензурой. Если уж приходится делать откровенную «заказуху», можно вполне требовать от цензора, что вы не будете эту «заказуху» подписывать своим честным именем, а подпишетесь творческим псевдонимом. Выбирая при этом для псевдонима, разумеется, «говорящую» фамилию.
Если история с псевдонимом не складывается, тогда ставьте условие, что вы просто не будете подписывать «заказной» материал, ваше авторство не будет указано вообще. В таком телевизионном сюжете, разумеется, не будет и вашего стендапа. Если у вас узнаваемый голос, то можно требовать от цензора даже того, чтобы сюжет начитал кто-то другой. Всегда найдётся какая-то часть аудитории, которая обращает внимание на авторство материалов, и они отнесутся к информации без автора с меньшим доверием, чем к авторизованной.
Это наивысший уровень благородного шантажа, когда вы предлагаете цензору самому подписаться под изуродованным его рукою материалом. Особенно это действенно в случаях, когда тема является обязательной к публикации, то есть выпуск новостей выйти без неё никак не может.
Этот способ я сам воочию видел много раз в артистичном исполнении журналиста Андрия Шевченко и когда мы работали на «Студии 1+1», и когда работали на «Новом канале». Выглядит это так: вы предлагаете цензору на выбор два разных варианта вашего материала, в каждом из которых заложено по подцензурной «бомбе». Есть шанс, что он таки выберет один из них, пропустив заложенную там «бомбу». Этой простой психологией пользуются профессиональные продавцы: человеку, во-первых, психологически легче что-то «купить», когда ему предлагают одно из двух (но не больше) похожих, но всё-таки разных решений. А во-вторых, в процессе выбора из двух (а не из одного) вариантов он меньше внимания обращает на недостатки каждого из них.
Вы на самом видном месте вашего материала или выпуска ставите абсолютно очевидную и откровенную «бомбу», абсолютно и откровенно непроходную информацию. А дальше – прячете другую, менее очевидную. Когда цензор видит вашу «бомбу-болонку» ещё и с «бантиком», у него глаза вылезают из орбит, он говорит вам всё, что он о вас думает, и начинает истово и с оторопью вымарывать вашу «болонку» из материала. На этом контрасте он пропускает другую, менее очевидную, подцензурную информацию, и она идёт в эфир! Причём потом, когда она уже вышла, любые претензии цензора к вам являются недействительными, потому что он же сам пропустил ту, другую информацию в эфир. Так что пусть бъёт по затылку себя, а не вас!
Способ, при помощи которого мы очень часто давали в эфир подцензурную информацию. Просто подготовку материала с ней нужно было затягивать до последнего, чтобы у цензора физически почти не оставалось или вообще не оставалось времени на работу с ним. Это касается основных новостей дня, без которых выпуск вряд ли может выйти, потому что менее важные новости цензор в такой ситуации может просто выкинуть из вёрстки выпуска.
А это способ полного обхода цензурной вычитки. Нужно скрывать от цензора подцензурную новость и дать её ведущему в студию во время эфира под видом экстренного сообщения. Очень эффективный способ на телевидении и радио.
Может быть очень эффективным способом. Я лично в крайне принципиальных ситуациях прибегал к нему пять раз. Из них четыре – успешно. Он прост: «раз мы этого не даём, я ухожу. Вот заявление по собственному желанию». Но хочу тут отдельно предупредить, что это может быть только крайним шагом. И только тогда, когда вы абсолютно уверены в своей ценности как работника для руководителя-цензора. И прибегая к такому способу, будьте морально готовы, что руководитель подпишет ваше заявление и вы тут же станете безработным. Всё-таки может сработать против вас как ваша переоценка собственной ценности для редакции, так и ваша недооценка мотивов вашего руководителя: ведь вполне возможно, что его поставили в такую жёсткую позицию, что ему будет легче пожертвовать даже самым ценным своим работником и даже своим другом, чем самому потерять работу, а может быть и жизнь. И ещё одно. Если цензор вам не друг, то он может и материал не дать, а ваше заявление об уходе не подписать, а положить в ящик своего стола и позже (когда кризис минёт) будет или шантажировать вас этой бумажкой, или пустит в ход в совершенно невыгодный для вас момент. Учитывая такие возможные перспективы, возможна и лайт-версия этого способа, когда вы бросаете на стол руководителя своё заявление об уходе, но без подписи. Это просто вариант психической атаки (которая вполне может и сработать, когда решение нужно принимать очень быстро, например, потому что тема таки переломная, а до эфира остаются считанные минуты).
Это максимально эмоциональная психическая атака на цензора.
Даю эту информацию хоть бы что! «Безумству храбрых поём мы песню». Это игра в открытую. У нас в Украине это называют «пан або пропав». Способ с неимоверно высоким риском всего: вашего увольнения, тюремного заключения, физической расправы, убийства в конце-концов. Потому что вы не знаете, что в головах у ваших цензоров (от «ближайшего» до «наивысшего»). И вы не знаете, какие инструкции имеет на такой случай «силовое крыло» цензуры (милиция-полиция, суды, «братки» и просто «случайные рядовые граждане, которые не читали, но осуждают»). Плюс к этому вы не знаете, один ли вы пойдёте на любой из перечисленных эшафотов, или туда же пойдут и некоторые из ваших начальников-цензоров. А ещё вполне может быть, что ваша информация станет причиной закрытия всего вашего издания. Почему я вообще тут говорю об этом, как о «способе»? Просто потому, что иногда подцензурной становится такая информация, за публикацию которой всё-таки имеет смысл чем-то рискнуть: своей работой, карьерой, свободой, а, иожет быть, иногда даже и собственной жизнью. Но правда это только в случае, когда информация настолько ТАКАЯ, что без неё ваша аудитория (которая есть какой-то частью вашего общества) превратится в слизняка. Сам я как-то сыграл в эту игру в ноябре 2000 года, оперативно (пока цензура не успела «сгруппироваться») выдав в эфир совершенно «непроходную» информацию о том, что оппозиционер Александр Мороз обвинил президента Кучму в заказе убийства журналиста Гонгадзе, а доказательством этого служили аудиозаписи разговоров в кабинете у президента. Именно с этого сообщения в эфире «Нового канала» и начал жить своей жизнью «кассетный скандал». И нас тогда, слава богу, поддержали коллеги со «Студии 1+1». И волей-неволей всем остальным пришлось дальше тоже говорить об этом. А если бы мы смолчали (на этой презентации Мороза была только одна камера – нашего канала), — вполне возможно цензуре удалось бы полностью задушить эту тему на корню. А событие, о котором не говорят в телевизоре, — и не существует для народа.
В общем, можно выбирать из этого списка более удобные для вас способы. Можно выбирать те способы, которые более подходят к каждой конкретной ситуации. Или те способы, которые, на ваш взгляд, буду более действенны с учётом характера и профессионального бекграунда ваших цензоров. Можно использовать их творчески и комплексно, выстраивая шаг за шагом целые эшелонированные линии защиты подцензурной информации. Главное при этом понимать, что всё равно это компромисс, не путать цензуру с честной редактурой, не забывать, что хороший журналист – это живой, здоровый, свободный и работающий журналист. И правильно оценивать настоящие мотивы цензора, чтобы в какой-то момент не стать его невольным палачом.
Вам будет интересно:
Как Пресс-клуб будет повышать Media IQ. Конспект презентации медиамониторинга
Кожны тыдзень атрымлівай на пошту: якасныя магчымасці (гранты, вакансіі, конкурсы, стыпендыі), анонсы івэнтаў (лекцыі, дыскусіі, прэзентацыі, прэс-канферэнцыі) і карысны кантэнт
