10 августа 2020 года Наталья Лубневская освещала акцию протеста на улице Кальварийская в Минске. Она была обозначена синим жилетом «Пресса». И несмотря на это, её с близкого расстояния ранил резиновой пулей сотрудник силовых структур. «Наша Ніва» опубликовала видео, где можно увидеть момент ранения Натальи.
9 августа я работала на протестах и тогда надышалась газом, который распыляли в сторону протестующих. Больше никаких происшествий не было, и я спокойно вернулась домой.
До 10 августа я была уверена в том, что мне везёт при освещении акций. Меня ни разу не задерживали. Мне казалось, что самое плохое, что со мной может приключиться, — задержат на несколько часов или я физически не смогу доехать до места событий и не успею вовремя выполнить свою работу.
Помню, как мы с коллегами обсуждали наш алгоритм действий во время протестов, правила безопасности. Тогда лично мне эти правила казались избыточными: каски, бронежилеты, защитные очки. Меня больше беспокоило то, как мы будем передавать информацию, потому что интернета не будет.
10 августа разделились по локациям, и мы с фотографом поехали в сторону Пушкинской, но остановились на Кальварийской. Именно там в тот момент собирались люди. Несколько сотен человек пришли с плакатами «Нет насилию», «Мы — мирные люди», «милиция = народ». Лозунги, которые выкрикивали люди, тоже были мирные. «Жыве Беларусь», например.
Никаких агрессивных действий, никаких баррикад. Неожиданно из дворов выбежал отряд спецназа, несколько десятков человек. Протестующие начали разбегаться, и спецназовцы пустили пули им в спины. Начали бросать, я так понимаю, светошумовые гранаты в их сторону. Хотя никто там сопротивления не оказывал.
Наталья Лубневская
Мы в тот момент с группой журналистов стояли на пути протестующих, не на пути спецназа. Большинство из нас было в синих жилетах «Пресса», у всех были специальные бейджи. Было чётко видно, что мы не участники процесса. Но, к сожалению, нас это не спасло. В какой-то момент мы решили отходить.
Я оказалась в конце и ощутила, как что-то обожгло мне ногу. Я не сразу поняла, что произошло. Сам момент выстрела я не видела. Первые секунды я не поняла, что это пуля. Подумала, что какой-то камень отскочил мне в ногу. Я была уверена в том, что кто-то стреляет издалека, случайно или специально.
Но потом я увидела видео произошедшего. Боец, который стрелял, стоял в десяти метрах от меня, он прицелился, и решил что это нормально — стрелять в безоружного человека, который находится на работе, ничем ему не угрожает и даже его не видит.
На адреналине я пробежала пешеходный переход и уже после заметила, что у меня прожжены джинсы, в ноге пробита дырка и оттуда льётся кровь. Это было близко к колену, было очень страшно ступать на эту ногу, чтобы не ухудшить состояние. Я начала кричать, что меня ранили, у меня льётся кровь, что нужно вызвать скорую, и я не могу идти. На счастье, у кого-то рядом оказались бинты, и мне перевязали ногу, чтобы хоть чуть-чуть остановить кровь.
Вызвать скорую было практически невозможно, ведь часть дорог была перекрыта. До больницы меня довезли люди, чья машина была припаркована рядом. Благодаря им я быстро попала в больницу скорой помощи на Кижеватова. Пока мы ехали, и бинт, и джинсы промокли от крови.
Доктора в приёмном отделении не были готовы видеть такие травмы. Я видела расширившиеся глаза дежурных врачей, молодых парней, когда они размотали мою ногу. Раньше они, скорее всего, никогда с таким не сталкивались. Они позвали старшего доктора для того, чтобы он обработал раны.
Только через час пришёл другой протокол действий. Доктора сказали, что порядок лечения огнестрела совсем другой. Такую рану нельзя сразу зашивать, потому что часть тканей может отмереть. Рану всё время нужно промывать, и это займёт длительное время — около месяца. Мне очень повезло, что пуля не затронула ни кости, ни связки. Только верхний слой мягких тканей. Но очень глубоко. Поэтому период восстановления такой длительный. Несколько недель я ходила в гипсе, чтобы нога заживала лучше.
Первые дни в больнице были очень напряжёнными: на улицах продолжались протесты, поступали первые уведомления о том, что творится на Окрестина, про то, как обходятся с людьми во дворах. Очень страшно было всё это читать.
Была невероятная поддержка не только от близких, но и от незнакомых людей. Чувствуешь, что ты не один, что тебе готовы помочь, и что люди вместе с тобой. Люди писали, звонили. Приходили волонтёры, приносили горячие обеды, вещи первой необходимости. В больницу приходили психологи, юристы. Поэтому те, кому необходима была помощь, могли её получить.
В эти же дни приходили депутаты, два человека. Они спрашивали, чем могут помочь. Мы предложили признать фальсификации и выступить с заявлением о том, что они против насилия, которое происходит на улицах. В ответ они сказали что-то в духе: «Мы люди маленькие, что мы можем сделать». Никакого конструктивного диалога не получилось. Странный был тот визит в больницу.
Наталья Лубневская
Раньше я думала, что резиновые пули — это такие маленькие жёлтые шарики, которыми в тире стреляют. Но оказалось, что это полноценные боевые снаряды. Отличаются от обычных пуль они только тем, что сделаны из резины. Увидев, какие повреждения может нанести такая пуля, я была в шоке.
И министерство заявило, что они их использовали против протестующих. Для меня совсем непонятно, как в МВД накануне могли хвастаться, что они используют резиновые пули против протестующих. Совершенно удивительный и неприемлемый для меня этот факт признания насилия.
На свою рану я решилась посмотреть только через неделю после приезда в больницу. Я бы вообще на неё не смотрела, но судэксперт не приезжал, и я не хотела, чтобы потом сказали, что моя рана — неправда и фейк, что у меня на ноге максимум синяк. Я решила, что мне нужно обязательно самой сфотографировать рану. Для судебного разбирательства, если оно будет. Я была шокирована тем, какая огромная у меня дырка, глубокая, выше колена!
Меня очень волновало, что это в принципе случилось, что никакое разбирательство не идёт, что нет извинений, признания своей вины от милиции или других правоохранительных органов.
Когда в меня выстрелили, я знала, что интернет работает плохо, и мои родственники узнают всё от меня чуть позже, когда я буду уже дома. Я не думала, что это растянется на месяц. Я была уверена, что рану промоют, перевяжут и отпустят меня домой. Но уже через пару минут мне обрывали телефон мама, муж, родственники. Из информации в интернете не было понятно, как именно меня ранили и насколько это серьёзно.
Бабушке с дедушкой я ничего не говорила несколько дней, чтобы их не волновать. Но они сами обо всём узнали на площади, в деревне. Бабушка была в истерике, не могла вообразить себе, что такое возможно в Беларуси, в столице, при свете дня.
Мне очень повезло с семьёй. Меня всегда поддерживают и словом, и делом, понимают мою гражданскую позицию, отношение к профессии. Но, к сожалению, есть среди родных и те, кто с другой позиции смотрит на ситуацию и думает, что хамство и насилие могут быть оправданы. Это очень больно, и я пока не вижу, как можно скрепить этот семейный раскол. Потому что тут вопрос даже не политических взглядов, а моральных ценностей.
Зато редакции грозит штраф за несвоевременное извещение госорганов о происшествии на работе. Этот случай уникальный. Тем более, что в тот период главред издания Егор Мартинович — которому следовало сообщить о ЧП властям — сам был задержан силовиками.
Условия перепечатки
Мы разрешаем полную или частичную перепечатку наших материалов.
Обязательна активная прямая гиперссылка на страницу-оригинал публикации. Эта ссылка должна размещаться в начале перепечатанного материала, в лиде или первом абзаце.
При перепечатке, полной либо частичной, запрещены любые изменения текстов, заголовков, фотографий (если они авторские).
При перепечатке материалов проекта «Пресса под прессом» мы просим указать, что этот материал взят из проекта Press Club Belarus «Пресса под прессом», где мы собираем свидетельства репрессий против независимых медиа и журналистов в Беларуси.
