В первый раз Ивана Муравьёва задержали вместе с другом во время работы 11 августа 2020 года.
Их силой вытащили из машины в центре города и затолкали в автозак. Поводом для задержания стали фото и видео с акций протестов, которые обнаружили в телефоне друга. Дальше были допрос в кабинете, заляпанном кровью, ночь на улице, изолятор на Окрестина — Иван рассказал о своём опыте задержанного.
Через два года, 29 августа 2022 года, сотрудники Следственного комитета в Минске снова задержали Ивана Муравьёва. Ему предъявили обвинение по ч. 3 ст. 361-1 Уголовного кодекса Республики Беларусь (участие в экстремистском формировании).
26 декабря 2022-го в Минском городском суде политзаключённого журналиста приговорили к двум с половиной годам заключения в колонии общего режима. Процесс проходил в закрытом режиме. Приговор вынесла судья Елена Шилько.
11 августа, вторник. Мы с другом едем в его машине. Я работал по заданию российского телеканала «Звезда». Они попросили меня поснимать видео и стендапы. Технику, с которой я обычно работаю, у меня забрали ещё за неделю до этого, когда мы снимали фильм про женщин Лукашенко. Поэтому снимал я на телефон.
Было шесть часов вечера, и до каких-то уличных активностей оставалось ещё пару часов. Возле гостиницы «Юбилейная» стояло много автозаков, на велодорожке — блок-посты и горы велосипедов. Я поднял телефон, чтобы сфотографировать. И тут нашу машину остановил гаишник.
Сразу подбежали два омоновца. У них были яркие, пронзительные глаза. Они начали орать.
Я — гражданин Республики Беларусь, взрослый человек. А ко мне подбегают какие-то пацаны с невменяемыми, бешеными глазами, кроют матом, требуют от меня чего-то. Без санкции прокурора, без каких-то предъявлений обвинений. Это такая шоковая штука.
Мы показали телефоны. В телефоне моего друга они увидели то, что он снимал предыдущей ночью на Пушкинской площади. Увидели, что он был среди протестующих, возле баррикад. У меня в телефоне были просто нейтральные картинки, снятые днём. Нас сразу же вытащили из машины и запихнули в автозак. Начали бить дубинками, нецензурно браниться.
Я не знаю, каким судьёй сейчас надо быть, чтобы выносить приговоры административного ареста людям за то, что они ругались матом. Потому что я знаю одно — матом там ругались только эти люди. Причём, если бы это был интеллектуальный и интересный мат, кто-то умеет выражаться красиво и изощрённо, используя всякие эвфемизмы, слова эмоционально окрашенные. А здесь просто тупо «…, туда, сюда, …».
Били меня минуты две, потом закинули в камеру, она называется «стакан». Там уже находилось три человека. У одного была разбита голова, он к ней прикладывал бело-красно-белый флаг, за который его взяли. Второго человека достали из машины, он просто ехал куда-то. Третий ехал на велосипеде по велодорожке.
Моя камера была в самом конце автомобиля, поэтому там была щёлочка, и я мог посмотреть, что происходит. Автозак наполнялся на протяжении двух — двух с половиной часов. Действовали по одной схеме: закидывают человека, потом на него орут и бьют. Кто-то в соседней камере кричал, что он астматик, что ему нужны лекарства. Но им было всё равно.
Иван Муравьёв
Через два с половиной часа нас куда-то повезли. По пути били.
Потом крик: «Руки за спину! Голову вниз!» — и выгнали из автозака. Привели в какой-то спортивный зал, похожий на школьный. Потом оказалось, что это спортзал Первомайского РУВД. Нас заставили встать на колени, руки за голову, голова в пол. Выстроили в линию возле стенки.
Я потихонечку подсматривал и подметил, что практически у всех сотрудников в синих штанах с лампасами была какая-то танцующая походка, виляющая попа. Интересно.
Меня начали допрашивать где-то в полпервого ночи. Процессуальные нормы соблюдены не были: не объяснили, почему меня задержали, не предъявили никакого обвинения. Они просто проводили этот опрос: имя, фамилия, дата рождения, где живу, национальность. Один человек сказал, что он русский. Его начали бить и орать: «Что приехал? Хочешь тут Хабаровск устраивать?». Вторая история: человек сказал, что осетин. Прозвучало тоже самое, но почему-то здесь вспомнили конфликт в Осетии. Я не знаю, как им мозги моют, но я так понимаю, что на этих уроках политзомбирования им вспоминают все конфликты. Ну, хотя бы знают современную историю.
Я слушал разговоры сотрудников РОВД, запоминал фамилии. Я потом проверил в интернете, хорошие дяди. Один из них недавно помог найти девочке украденный велосипед.
Ещё один милый майор использовал меня как столик, когда опрашивал человека рядом со мной. На меня бумажку положил и записывал данные. Потом сказал переползти, чтобы он мог продолжить.
Проверяли людей на татуировки. Если они были, сразу сильно били.
Был парень наркоман, которого они сразу начали бить: «Лучше мы тебя сами здесь, чем ты это… отдашь богу душу». Я не могу полностью цитировать их речь.
Показывали пакетик с каким-то белым веществом, и кричали: «Чьё это?». Все молчат, естественно. Какая-то разводка. Позже, когда меня подвели к груде сваленных вещей, чтобы я забрал свой телефон, я увидел, что этот пакетик лежит в этой куче. Кто хочет, берите, пожалуйста.
Потом меня потащили на допрос. Загнали в какой-то кабинет, бросили на пол. Пол был в крови. Поставили головой к стене. Написали, что я участвовал в митинге. Я написал, что с этим не согласен. До любого митинга оставалось ещё как минимум три часа.
После допроса снова привели спортзал. А там какого-то человека обливают водой, у него гипертонический криз. Он просит валидол, а ему говорят: «Валидол — это просто мятная конфетка. Ничем она тебе не поможет».
Снова начали проверять телефоны. У одного из задержанных что-то увидели и начали орать: «Ах, вот ты! Мы тебя искали!». Его вытащили из зала, по дороге били. Потом вернули. Он был очень сильно избит, у него было явное сотрясение мозга. Потому что утром его тошнило, он выключился в туалете. Но медиков ему не вызвали. Медики его забрали уже потом только из ИВС. Ещё был парень, у него дико опухла рука и нога, он тоже не мог стоять на этих коленях, потом идти не мог. Его потом тоже забрали только из ИВС. То есть через сутки.
Утром спросили: «Кто хочет кушать?». Все, естественно, хотели. Сутки не ели. Но никто нас кормить не собирался. Оказалось, они спросили просто чтобы поржать.
Иван Муравьёв
Вечером партиями начали вывозить людей на Окрестина. Там загнали в прогулочный дворик. Со всех сторон бетонные стены, и решётка над головой. Пол тоже бетонный.
Под утро нас там было уже 150 человек. Нет туалета, нет воды. С нами был мужик, Роман, лет пятидесяти. Видно, сидевший. Он дал нам две буханки хлеба со словами: «Братишки, вы, наверное, не ели. Извините, у нас пока ни передач, ни „общака“ нет». Две буханки хлеба на 70 человек от братвы ИВС! Спасибо им большое. Роман рассказал, что занимается ремонтами квартир, и 9-го числа просто шёл выпить после рабочей смены. Он же объяснял нам правила поведения. Ещё он смог договориться о том, чтобы нас водили в туалет, в камеру, которая внутри.
Ночь была очень холодная, пол бетонный. Никогда не думал, что буду с такой радостью обниматься с огромным количеством мужиков! Мы обнимались, чтобы согреться. Было нереально холодно.
В два ночи загнали ещё ребят. У них у всех были разрезаны штаны. На ногах и на спинах были написаны цифры. От одного до 25-ти. 23-го и 19-го номеров почему-то не было. Эти ребята рассказали, что их сначала привезли во Фрунзенское РУВД, и там ОМОН сказал, что у них больше нет фамилий. Только цифры: «Отзывайтесь на номера». Наверное, ребята из ОМОНа решили цифры вспомнить.
В три ночи меня выгнали из камеры. Я так понял, что-то количество людей, которое у них накопилось, стало запредельным. Они не смогли справиться с объёмом, и тех, кого не успели осудить, решили выпустить. Это я так понял по их разговорам. Я ничего не подписывал, кроме первого протокола задержания, в котором написал, что я не согласен.
Я всегда понимал, где я нахожусь, и по возможности молчал, не пытался качать права. Всё, что я могу сделать, я сделаю потом, когда окажусь в относительной безопасности, на свободе.
Ребята, реальный совет: просто молчите. Старайтесь не ломаться, но если других вариантов нет… Там был человек, которого били палками по ногам, заставляли подпрыгивать и кричать «я люблю ОМОН». Да, можно стоять и молчать. Но что это даст? Ты лучше потом, когда выйдешь на свободу, опиши это, расскажи. А там ты находишься в полной власти этих зверей, ты ничего не можешь сделать, только ещё сильнее их разозлить. Если ты не Супермен или Бэтмен, не зли их. Людей, которые этого не понимали, били сильнее. Гораздо сильнее. Кого-то прессовали щитом с электрошокером.
Один из парней в чёрном, который меня бил, неожиданно спросил: «Кого любишь?». Я молчу. Я точно не люблю парней в чёрном. А он говорит: «А я вот люблю Беларусь». Он совершенно точно не знал, что это слова Калиновского. У них в голове такая каша! Они нахватались чего-то, и совсем не понимают чего. По мнению этих людей, то, что там происходило, это попытка сохранить независимость Беларуси. Таким образом они якобы нас, дурачков, учат уму-разуму, как не продать Беларусь.
Меня вытащили за ворота. Там меня встретили волонтёры. Дали плед, какую-то еду, позвонить, нашли машину, которая отвезла меня домой.
Я живу возле универсама «Рига», там тоже были столкновения и уличные баррикады. Когда я подошёл к подъезду, на глаза начали наворачиваться слёзы: дверь в подъезд открыта, подпёрта камнем, внутри стоит бутылка с водой и пакет с лекарствами.
Я думаю, что это было не зря, потому что это какой-то «кирпичик» в понимании того, что мы нация, что мы стали народом. Взаимовыручка, сострадание, сопереживание. Всего этого стало больше.
Условия перепечатки
Мы разрешаем полную или частичную перепечатку наших материалов.
Обязательна активная прямая гиперссылка на страницу-оригинал публикации. Эта ссылка должна размещаться в начале перепечатанного материала, в лиде или первом абзаце.
При перепечатке, полной либо частичной, запрещены любые изменения текстов, заголовков, фотографий (если они авторские).
При перепечатке материалов проекта «Пресса под прессом» мы просим указать, что этот материал взят из проекта Press Club Belarus «Пресса под прессом», где мы собираем свидетельства репрессий против независимых медиа и журналистов в Беларуси.
