Журналистку Анастасию Захаревич задерживали два раза. Свои «сутки» девушке пришлось отбывать в разных изоляторах: на Окрестина в Минске, в Жодино и Могилёве.
Из-за угрозы безопасности она была вынуждена уехать из Беларуси. Сегодня Анастасия находится в Латвии, ей предоставили политическое убежище.
За что и как задерживали журналистку, а также про условия содержания в изоляторах – в её рассказе.
В первый раз меня задержали в субботу, 5 сентября (2020 года. – Прим. ред.), на «Женском марше», где я работала как журналистка и шла в основном перед толпой. В какой-то момент увидела, что корреспондентка «Белсата» вместе с оператором ведёт стрим с места событий и их обоих задерживают: подъехал «бусик», из него выскочили люди и забросили в машину журналистку и оператора. Участницы марша начали стучать по этому микроавтобусу. Завязалась небольшая потасовка с людьми в штатском.
Потом женщины продолжили шествие, я же повернула в сторону универсама «Центральный», нужно было решить личные вопросы.
Когда я стояла около обменного пункта в «Центральном», ко мне подошёл парень в сером свитере и джинсах и сказал: «Давай сюда или поедешь надолго». Я была ошеломлена таким поведением и совершенно не понимала, в чём дело. У нас случился с ним небольшой диалог, во время которого парень периодически вставлял какие-то оскорбления, говорил, что я «ломаюсь как целка». А я по-прежнему не понимала, что именно он от меня хочет и что я должна ему отдать.
Анастасия Захаревич
Потом он наконец сказал про видеорегистратор «Дозор». Как оказалось, во время той потасовки во время марша пропал видеорегистратор: то ли человек в штатском его уронил, то ли кто-то его сорвал. Этот парень в сером был уверен, что камеру забрала я и не хочу её отдавать. Но камеры у меня не было, и я понятия не имела, у кого она находится.
Дело в том, что после этой потасовки какая-то женщина бегала вокруг и пыталась передать разным людям тот видеорегистратор, мне в том числе. Камера находилась в моих руках буквально несколько секунд, я сразу её вернула этой женщине. Видимо, кто-то из силовиков сделал вывод: если видеорегистратор был у меня в руках – значит, я его себе и забрала.
Возле обменного пункта парень в сером свитере сказал, что меня нужно досмотреть. Я согласилась на досмотр и предложила ему сразу здесь на месте показать все свои вещи. Он отказался и повёл меня к помещению, где находится охрана универсама «Центральный». Он попросил охранников вызвать начальника. Начальник пришёл и очевидно защищал меня. Сказал, что я могу идти, а он присмотрит, чтобы меня никто не преследовал. На что парень в сером свитере отреагировал потоком нецензурной брани.
Затем он звонил своим коллегам, говорил, что нужно за мной прислать машину. Он заявлял, что я украла видеорегистратор, перепродала его журналистам «Белсата» за 50 евро, после пришла в обменник, чтобы эти деньги поменять. Примечательно, что потом эта «история» нигде в официальных документах не фигурировала.
В итоге меня отвезли в РУВД, где опросили, досмотрели и заверили, что после осмотра я смогу поехать домой. Однако домой я попала только через семь суток. В РУВД я провела более 30 часов: меня привезли в субботу вечером и только в ночь с воскресенья на понедельник переправили в изолятор на Окрестина.
Анастасия Захаревич
Изначально меня всё же пытались обвинить в краже видеорегистратора – задержание на основании статьи уголовно-процессуального кодекса, по подозрению в совершении преступления – но в воскресенье вынесли постановление не возбуждать уголовное дело. Меня переквалифицировали в свидетеля по этому уголовному делу против неустановленных лиц. Об этом я узнала постфактум.
Пока я была в РУВД, наблюдала, как туда ночью привозят пьяных дебоширов, оформляют протокол на 0,5 базовых и отпускают через два-три часа. Я же в это время сидела в клетке, как особо опасная преступница.
В понедельник, когда я уже находилась на Окрестина, судья Шабуня вынесла мне приговор: арест на семь суток, которые я частично провела на Окрестина, частично – в Жодино. Когда я освободилась, узнала, что в течение тех 30 часов, что я провела в РУВД, мои родители не знали, где я нахожусь. В РУВД им всё время давали разную информацию: что меня там нет, что я там была, но уже вышла, что я всё-таки там, но передачу для меня не могут принять…
Мои первые «сутки» пришлись на достаточно лайтовый период: передачи были каждый день, разрешали лежать днём на кроватях, постельное бельё и матрасы выдавали и не забирали.
После освобождения через какое-то время я вернулась к работе, продолжила освещать уличные акции. И спустя ровно два месяца после первого задержания, 5 ноября, меня снова задержали – на «Марше инвалидов».
Это задержание тоже было необычным. Во время марша я и другие журналисты, которые работали на акции, заметили, что вокруг находилось много «тихарей». Было стойкое ощущение, что эти люди наблюдали не за участниками марша, а за журналистами.
Я ушла с акции и по пути к станции метро «Октябрьская» позвонила маме, предупредить её, где я и что происходит. Я встретила знакомую журналистку, и мы решили идти дальше вместе. Вскоре на проспекте появились микроавтобусы, мы отошли от улицы ближе к зданиям. Один из бусов остановился рядом с нами, открылись двери и оттуда показались чёрные рукава. Мы быстро забежали в первое попавшееся помещение, это оказался цветочный магазин. Знакомая успела спрятаться, а я нет. Меня взяли за локти. Это были мужчины в чёрной форме с надписями «ОМОН», но по внешнему виду они отличались от «омоновцев»: кто-то был слишком маленького роста, кто-то – слишком щуплого телосложения, кто-то – наоборот, чересчур упитанного.
Меня увезли в Ленинский РУВД. По дороге рассказали, что я занимаюсь не тем в жизни, что журналистика, экология и социальные проблемы – это ерунда, главное – думать о себе и поскорее рожать детей.
Анастасия Захаревич
В РУВД стало понятно, что это просто «перевалочный пункт». Никто никаких бесед или опросов со мной не проводил. Мне дали готовый протокол – с полностью вымышленной информацией – и сказали его подписать. Затем с меня сняли шнурки, описали вещи, посадили в камеру ожидать перевозку в изолятор на Окрестина.
У меня был бронхит, я сильно кашляла и очень плохо себя чувствовала, попросила вызвать скорую помощь. В ответ у меня спросили, по какой статье я задержана. Я сказала, что обвинение мне не предъявили, но подозреваю, что будет статья 23.34 КоАП. Мне ответили, что в этом случае ничем помочь не могут. Врача никто не вызвал.
Через несколько часов из РУВД меня перевезли на Окрестина, где достаточно долго выясняли, в ЦИП или всё-таки в ИВС меня отправлять. Начальство РУВД сказало отвезти меня в ЦИП, администрация на Окрестина отправляла меня в ИВС.
На следующий день состоялся суд, который длился больше часа. Судья приобщила к делу всё, о чём мы просили с адвокатом, выслушала мою маму как свидетельницу, которая в том числе говорила про состояние моего здоровья и что «сутки» могут его ухудшить. Несмотря на всё это, в итоге мне присудили 15 суток ареста.
Анастасия Захаревич
Сначала я отбывала их на Окрестина, затем меня перевели в Жодино, после – в Могилёв. В этот раз «сидеть» было намного сложнее: в камерах не было никаких вещей, никаких средств гигиены. Только кусочек мыла. Несколько дней мы просили выдать нам зубные пасты и прокладки. В итоге дождались человека в хорошем настроении, который услышал наши просьбы и что-то принёс.
В один из вечеров на Окрестина мы решили немного попеть в камере. Это оказалось плохой идеей: нас наказали за это и выгнали во внутренний дворик без курток, пригрозив, что оставят здесь до утра. На улице тогда было около пяти градусов тепла. Сколько мы провели на улице, не помню. Из-за холода и страха ощущение времени стёрлось. Возможно, мы провели во дворике полчаса, возможно – несколько часов.
В понедельник утром мы узнали, что нас собираются этапировать в Жодино. Накануне – в воскресенье – на очередном марше задержали больше тысячи людей. Мы поняли, что случилось что-то серьёзное. К нам в камеру пришли и сказали, что нужно переехать. Несколько человек, включая меня, перевели вниз в какую-то странную камеру, где нам пришлось сидеть до следующего дня в ожидании этапирования. Было ощущение, что про нас забыли. Кроме того, нас не хотели кормить.
После начался долгий и сложный этап в Жодино. Прогулок здесь тоже не было, но нам один раз разрешили сходить в душ. В камере постоянно горел свет, даже ночью его не приглушали. С шести утра до десяти вечера работало радио. К счастью, мы получили передачи, в которых оказалось очень много прокладок. Ими мы заклеили решётку, из которой звучало радио – сделали такую импровизированную звукоизоляцию.
Анастасия Захаревич
Затем нас перевезли в Могилёв. И это был шок. Мы боялись, что наши родные не смогут узнать, где мы. Из списков в Жодино нас удалят, и где нас искать потом? Однако в Могилёве нас провезли через город. И это была колонна из нескольких автозаков и милицейских машин – в народе их называют «ментовозками». Кого-то везли в автозаках, кого-то – в этих «ментовозках». И мы увидели, что люди на улицах нас заметили, они махали нам руками, показывали знак «виктори», снимали нас на камеры. Мы поняли, что это точно скоро появится в новостях, и наши родные узнают, куда нас перевезли.
В могилёвском изоляторе мне относительно повезло. Тогда сотрудники ещё не получили приказ «жестить» в отношении заключённых. Свои оставшиеся сутки из 15 я провела в более-менее нормальных условиях.
Когда я отбывала свои вторые «сутки», у нескольких человек в камере появились симптомы коронавируса, пропало обоняние, было плохое физическое состояние. Однако их никто не изолировал. Был момент, когда предложили поехать в больницу, но с условием, что после всё равно придётся отсиживать свои «сутки». Легче от такого предложения никому не стало.
В камере одна женщина, у которой был коронавирус, попросила оставить ей посуду – тарелку, кружку и ложку – чтобы не разносить инфекцию дальше. Ей ответили, что так не положено. Так стало понятно, что сотрудникам изолятора вообще наплевать на коронавирус.
Анастасия Захаревич
Добиться хотя бы какой-то медицинской помощи было практически невозможно. В Могилёве разрешили только встретиться с местным фельдшером, измерить давление и получить таблетку для его понижения. В Жодино для одной из сокамерниц врача вызвали лишь тогда, когда у неё начался эпилептический приступ. До этого на её жалобы о плохом самочувствии никто не реагировал.
Всё это я расцениваю как сознательную попытку заразить как можно больше людей, чтобы в дальнейшем они не смогли выходить на протесты. Человек отбывает «сутки», выходит с коронавирусом, возвращается с ним домой – и вся семья на изоляции. Другого логического объяснения такому отношению к коронавирусной инфекции в изоляторах я не могу найти.
После освобождения меня «накрыло»: было тяжело как физически, так и морально. Я боялась выходить на улицу, боялась вообще всего.
Через какое-то время мне позвонили со скрытого номера. Я не взяла трубку. Через несколько минут после этого со мной связалась жена моего отца и сказала, что ей звонили из Следственного комитета, что меня там ищут. У неё спрашивали мой контактный номер. Это показалось мне очень странным: все мои контакты у них есть. Во всех протоколах указаны мои данные. Указаны они и в уголовном деле, по которому я прохожу свидетелем. Этот звонок из СК больше напоминал попытку запугать меня, продемонстрировать, что до меня доберутся, как только это понадобится.
И тогда я поняла, что необходимо уезжать из страны, что дальше могут последовать уже не просто «сутки», а реальный срок по уголовному делу. На тот момент за решёткой уже находились журналистки Дарья Чульцова, Катерина Андреева, Катерина Борисевич.
Я воспользовалась возможностью уехать в Латвию на оздоровление по реабилитационной программе. По окончании программы я приняла решение подать прошение на политическое убежище в этой стране. Я не знаю, когда я смогу вернуться обратно в Беларусь…
Условия перепечатки
Мы разрешаем полную или частичную перепечатку наших материалов.
Обязательна активная прямая гиперссылка на страницу-оригинал публикации. Эта ссылка должна размещаться в начале перепечатанного материала, в лиде или первом абзаце.
При перепечатке, полной либо частичной, запрещены любые изменения текстов, заголовков, фотографий (если они авторские).
При перепечатке материалов проекта «Пресса под прессом» мы просим указать, что этот материал взят из проекта Press Club Belarus «Пресса под прессом», где мы собираем свидетельства репрессий против независимых медиа и журналистов в Беларуси.
